"Сие есть Тело Моё!"
Персонажи: Швейцария/Германия, Лихтенштейн, Ульрих Цвингли, Мартин Лютер, упоминаются Южная, Северная Италии, Франция, Австрия.
Примечания: ничего не объясняю.
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС.

читать дальше...

***
Возвращаясь к себе из солнечной Италии, Ваш невольно задумался, что здесь слишком тепло даже для сентября. Аккуратно причесанные и собранные в короткий хвостик когда-то волосы теперь свисали мокрыми «сосульками». То же самое было и с одеждой.
Такая духота на темных улицах лишь усиливала и без того не самое лучшее настроение, хотя о чем речь – день не задался, как говорится, с самого утра.
***
Сегодня он наведался по предварительному приглашению к младшему Варгасу и был совсем не удивлен, не отыскав его в назначенном месте. Даже наоборот, обрадовался – Феличиано, порой, опаздывая, предоставлял прекрасную возможность немного побыть в относительном одиночестве. Позволял задуматься хоть ненадолго.
В последнее время этот мальчишка как будто стал гораздо экономнее, что было очень странно, учитывая пристрастие его брата к немаленьким и абсолютно бесполезным расходам.
Да, бесполезным! Времена меняются, и людей, которых теперь надо было обеспечивать, становится больше, и они сами уже куда требовательней. Нужно развивать производство, нужно изобретать новые способы обхода старых проблем – деньги нужны! Цвингли не привык имеющийся у себя капитал бросать на ветер. Точнее – не просто не привык – он уже не хотел этого. Строительство слишком помпезных соборов, чудные цены на различные таинства и церковные службы – это всё отнимало немалую и необходимую для страны, отрезанной от морей и находящейся на перепутье всех войн, сумму.
Но здесь Венециано можно было понять – он довольно-таки часто ссорится с Ловино, всячески пренебрегая его словами. Его в последнюю очередь заботит католический фанатизм старшего брата, как-то незаметно для всех он стал основой для мира искусства…
А вот и сам Феличиано! Каштановые с рыжеватым оттенком пряди светились от солнца, а штанины были перепачканы в красках.
- Здравствуй, - Ваш говорил предельно серьезно, не за конфетками пришел.
- Угу! Я тоже та-а-ак рад!~ – итальянец излучал радость всем своим видом, только в самой глубине черных зрачков плескалась едва заметная тревога из-за недавней войны.
Приземлившись за соседний стул, Венециано залез с локтями на стол и положил подбородок на сомкнутые руки. Слегка покачиваясь и весело щурясь, он смерил любопытным взглядом своего северного соседа.
- Италия, мне…
- Почему если приезжать, так сразу за чем-то? – додумал Варгас, оборвав того на полуслове. В голосе прорезались нотки детского огорчения.
- Перебивать нехорошо. Ты не дал мне договорить.
Конечно, в другое время, он бы вздохнул и согласился забыть ненадолго о делах, но не сейчас. Какое-то странное скребущее чувство внутри не оставляло в покое.
- Просто понимаешь, - чуть смущенно замялся Италия, - ты такой скучный и нудный, когда начинаешь бубнить про свою экономику и торговлю. А я знаю – ты так и сделаешь! А я опять усну!
Легкий и веселый смех Венециано затерялся среди гулкой толпы. Неожиданная, однако, критика. Может, для создания хоть сколько-нибудь рабочей обстановки, пройти уже, наконец, в здание?
Италия согласился слёту, и, подскочив с места, легко и вприпрыжку словно полетел через площадь. Неторопливо, и даже как-то лениво, поднявшись со стула, Ваш медленно пошел в том же направлении. Если Варгас затеял игры в догонялки, то его ждет полнейшее разочарование. Маленькое уличное кафе на краю городской площади отдалялось постепенно и размерено, вместе с шагами иностранца.
И только проходя мимо фонтана, Цвингли неожиданно понял, что сегодня – не его день. Никто так и не узнал, от чего или кого бежал сбивший Ваша с ног человек, но последствия для первого оказались просто фатальны. В тряпичной сумке под рукой были все документы – уже сейчас бюрократию развели тут! – и даже деньги (на всякий случай). Когда Швейцария обнаружил себя, вымокшего насквозь, в фонтане с рыбками, в нем вскипела неудержимая злость. Настоящая ярость. С попыткой резко встать пришло повторное осознание того, что каменные плиты этого злополучного фонтана слишком твёрдые для всего тела, а для чувствительной головы – в особенности. Документы? Плевать! Лишь бы поймать этого слепого ушлёпка!
Сумев эффектно и быстро перемахнуть через бортик, расплескав полфонтана воды, Ваш стремглав помчался в тот закоулок, где буквально секунду назад исчез неосмотрительный незнакомец. Уже потом, на задворках сознания, промелькнула мысль, что Италия остался уже далеко позади, а правительство «на всё, про всё» дала ему лишь один, сегодняшний, день. Но это потом…
***
Проходя в дом, Ваш уже успел дать себе тринадцать крепких подзатыльников за то, что вернулся ни с чем, и еще шесть за глупость и несдержанность. Злостного преступника он так и не поймал, вместо этого выбежал из города за ним в лес – в грязь, мир животных, а еще охотников.
До вечера прошатавшись по лесу, он вышел в совершенно другой город. От досады, признаться, хотелось рыдать во весь голос. Но, собравшись с духом, он смог-таки узнать дорожные маршруты. Прохожие шугались от него, как от чумного – конечно, мокрый, грязный и злой, как черт, дяденька с простреленной рукой. С куропаткой перепутали, благо промазали – целились, говорили, в белобрысую макушку. Правда, не всё так плохо – два часа проболтав с местными нищими и отдав им свою золотую цепь с руки, он получил криво нарисованную карту. Пару сотен километров пешком, и – вуаля – он дома!
Вымывшись и переодевшись, непременно стоило проанализировать прошедшие дни, проведенные в дороге. И узнать, не случилось ли чего без него, от названной сестры.
Франциск не заходил, Италия упущен, от австрийской мордашки вестей нет, а представителя тех мелких северных княжеств он и в глаза не видел. И, тем не менее, опять где-то начиналась очередная «дискотека». Ох, как это не нравилось Швейцарии, ох, как не нравилось. Ведь если в Европе идут очередные волнения, то он – как её часть – неминуемо примет в этом самое непосредственное участие. Слава Богу, что пока что всё в порядке!
***
Ждать пришлось недолго.
В Виттенберге какой-то чудак прибил к дверям церкви свою писанину. Подробности Ваша не интересовали – не его проблемы. Известно наверняка лишь то, что это была своеобразная форма протеста против зазнавшихся католиков. И не сказать, что Ваш был не согласен с этим. Похоже, оттуда и начали ноги расти.
Всё бы ничего, Швейцария и не обратил бы на эти мелочи внимания, если бы не начал чувствовать непонятное недомогание, порой и головокружение. Что-то незримо менялось.
***
Через год у Цвингли неожиданно начала неметь кисть правой руки. Значит, Цюрих, да?..
***
Ульрих оказался на редкость хорошим священником. Спокойная и мягкая речь, осмысленный и понимающий взгляд, размеренность в движениях и твёрдость в убеждениях. Кажется, он помянул о том, что спасение дарует сама вера, чем соблюдение религиозной обрядности. Именно на этом месте посапывающий сосед Ваша вздрогнул, но не проснулся.
Романо поехал вслед за Швейцарией в Цюрих, как представитель католической церкви.
«Зря только время потратил, ожидая его. Всё равно дрыхнет, ему-то и дела до этого нет.»
Уже только под конец, Ловино, мотнув головой, очнулся. На самом деле, его действительно не волновало всё, что происходит в этом городке. Перед носом стояли проблемы куда серьезней, чем какой-то местный священник. Он здесь лишь просто проездом во Францию, в последнее время они не очень-то и ладят – наверняка быть войне, так что локальные конфликты ему не важны. Но просто надо создавать хотя бы видимость того, что у тебя всё под контролем.
Тем временем, Ваш всем своим телом ощущал согласие сидевших поблизости людей со сказанными словами. Надо сказать – это очень вдохновляло. Ведь и действительно, что еще может тебя спасти, кроме бескорыстной и чистейшей в своей преданности веры?..
***
Спустя несколько дней Ваш встретился с Ульрихом, и, прогуливаясь, они мирно обсуждали один вопрос. Веры.
Швейцария чувствовал, что пока он может говорить об этом, неприятный цепкий холод внутри ослабевает, и даже дышать становится легче. Он заметил подобный эффект ещё после проповеди Ульриха, но сейчас даже парализованная до плеча рука свободно двигалась. Невероятно.
- Свои грехи можно искупить лишь молитвой, полной раскаянья, - увлеченно рассказывал однофамилец Ваша, - К чему же эти никому не нужные витиеватости?
- Поддерживаю, - ответные фразы были немного скуповаты на эмоции, но Ульрих смотрел в глаза, а не хлопал ушами. И именно в такие моменты, Швейцарии словно бы передавалось то душевное состояние, стремление абсолютно, казалось бы, обычного своего сына. И хотелось верить, да и сам по себе Ваш был во многом согласен с новым знакомым…
- Нет, ну ты только посмотри! – неожиданный громкий крик под ухом вывел Швейцарию из приятного оцепенения. Резко дернувшись и широко распахнув глаза, он пару раз быстро крутанул головой по сторонам, но его взгляд зацепился за фигуру убегающего друга. Чуть всмотревшись, он понял, что Цвингли не убегает, а наоборот, догоняет, и, судя по одежде, это монах.
«Ах, теперь ясно всё… Какой же громкий голос…»
- Стой, тебе говорят! Как сам, так бегать за всеми, кричать всех, так молодец, а как за тобой, так в кусты, да?! Погоди, негодяй!
- Ульрих, спокойнее… - осторожно подошел Швейцария, - Местные лишь бумажками кидаются, чего ты так взъелся?
- Так я тоже местный! Я же только что говорил, грехи искупляются верой! А это что? Платная бумага!! – кажется, примирительный тон Ваша только сильней распалил священника, а может и нет, кто знает? – Да чтоб глаза мои не видели тебя больше!! – крикнул Ульрих, подбегая к споткнувшемуся монаху, и, похоже, пытаясь замахнуться вырванной у торговца индульгенцией на него же. Нельзя ведь бить, Бог не простит.
Кое-как Ваш утихомирил разъяренного священнослужителя, и то, после того, как перепуганный монах скрылся из виду. Ульрих ещё долго бурчал что-то по этому поводу, но вскоре и вовсе забыл. Беседа вернулось в своё русло, а потом перешла на самые различные темы. Редко когда Швейцарии попадаются такие хорошие собеседники, можно сказать, он даже счастлив. Не поговорить, так послушать.
***
Странное предчувствие нарастает. Оно еще никогда не подводило, поэтому невольно становится страшно. Нет, до паники и паранойи дело не доходит, но смутное беспокойство тоже не доставляет особого удовольствия.
Такое ощущение, что Романо совсем не видит, что происходит вокруг. Но это, в общем-то, ладно, главное, чтобы самого Ваша это не коснулось, вот только, похоже, поздно уже. Снова уехав в Берн, Цвингли поначалу еще вполне сносно чувствовал свою руку, но – вот незадача – вскоре она лишь висела безвольной тряпкой и даже начала побаливать. Значит, пора что-то решать. Как быстро…
В дверь постучали, но это был знак вежливости – всё равно сам гость вошел без приглашения. Лихтенштейн.
- Что случилось? – Лили выглядит взволнованно.
- Братик, там… В Германии кто-то сжег папскую буллу!
- И? – она действительно так волнуется только из-за этого?
- Ну, люди были лишь «за». Вдруг опять будут войны.
Швейцария нахмурился. Там – будут, здесь не допустит. Но сначала нужно бы успокоить сестру, и в самом деле ведь волнуется.
- Забудь об этом. Ты пришла только затем, чтобы рассказать мне..?
- На обед, - улыбаясь, Лихтенштейн сразу становилась чем-то особенно родным и дорогим. Конечно, «прелести» войны повидала и она, но осталась, пожалуй, слишком наивной. Так, по крайней мере, казалось Вашу.
***
За деревьями солнца было почти не видно, но вряд ли оно могло согреть. Март не самый теплый месяц.
От Лихтенштейн вообще можно было узнать много нового, она очень любила рассказывать, а что главное – делала это интересно. Только заслышав имя «Ульрих», Швейцария полностью обратил внимание к сестре, перестав разглядывать веточки парковых деревьев.
- … и не нужно уже соблюдать церковный пост… - ого! - …тогда и штрафы за его несоблюдение платить не надо… - дважды ого! Похоже, старому знакомому надоело отсиживаться в сторонке. Это не сулит ничего хорошего, Ваш знал, но, тем не менее, словно бы ждал чего-то…
***
Если раньше время от одного события до другого было, как минимум, год, то за прошедшие три года случилось непоправимо многое.
Ульрих успел собрать уже два серьезных диспута, которые приняли не менее серьезные решения. Самым, пожалуй, странным было время после первого, где Цвингли твердо отстоял свои позиции, и Цюрих впредь отказался от всякого духовного распоряжения над ним. В тот момент, руку Ваша неожиданно резко пронзила острая боль, как будто бы её резали ножами, но следующий миг, всё прекратилось. Очнувшись на полу после болевого шока, Швейцария как никогда хорошо стал ощущать свою правую конечность - так легко…
Во время второго сразу решения принять не удалось, но что было потом… Ваш больше не видел в Цюрихе соборов и церквей с иконами. И все вокруг тогда предпочли забыть, что такое месса.
А позже, по весне, Ульрих даже женился! Священник! Женился! Швейцарии было невероятно жаль, что его не было там в тот момент. Ведь именно этот человек потихоньку начал движение, постепенно преведущее к экономическому и социальному процветанию. Это – самое важное, на такое в первую очередь обращают внимание. Сейчас он уже выстраивает новые церковные порядки.
Но куда быстрей все происходило за границей.
Швейцарии раньше было не особо важно, что там, севернее. Точнее, ему это было «до фени», лишь бы его не задело. Но в этом-то и была загвоздка – чтобы остаться в относительном спокойствии, нужно было следить за событиями вне страны. Отнимало невероятную порцию концентрации на работе, времени для работы, и спокойствия от работы.
Главной проблемой стал Германия. Сначала Ваш и не думал считать его государством – территория раздроблена, мощи никакой – шансов нет. К тому же, что за страна будет прикрываться за спиной старшего братца всё это время. Но там и пошли многочисленные конфликты, которые далеко не всегда были мирными, а всё из-за лютой ненависти к католической власти, которая, порой, была совершенно бездарна.
И если Мартин Лютер и верил в мирное разрешение ситуации, то после рыцарского восстания и начала крестьянского восстания, все надежды осыпались прахом. Сейчас там творилась полнейшая неразбериха, и от этого было жутковато.
Пускай когда-то три века на его троне сидели германские императоры, но саму нацию, как таковую, Цвингли так и не увидел.
Прошедшая же недавняя война, Ваша практически не коснулась, поэтому и нужды о ней думать хоть минуту не было.
Как-то все слишком странно…
***
Уже который год Швейцария ведёт переписку с этим, оказывается, до ужаса нагловатым и непонимающим мальчишкой! И который год удивляется такой бездарности в переводе книг, особенно священных. Как можно понимать всё настолько буквально?
Может, он все еще не в себе после крестьянской войны?
***
Наведаться в гости порой бывает необходимым. Ваш не исключение из списка тех людей, у которых своим проблем навалом, просто на этот раз все оказалось чуточку сложней, чем предполагалось ранее…
Крестьянская война в Германии задела Швейцарию совсем чуть-чуть, но касание было. Вполне достаточная причина для визита в другое государство, с целью посещения казни идейного вдохновителя восстания. Там они и свиделись.
…Прохладно для мая, но Ваш не мог замерзнуть только по причине легкого ветерка на улице. А вот прогуливающийся неподалёку утонченно-музыкальный мошенник – более чем. Оказывается этот «хитроверт» здесь по той же причине.
Шагая по дороге, Цвингли заметил – в тех кустах что-то светится. Зачем-то осмотревшись, он сошел с дороги, подошел к зарослям, раздвинул ветки и обнаружил… кулончик! Маленькая поблескивающая железячка на цепочке. У него самого на шее висело нечто подобное, только в форме креста. В ладони же лежал металлический овал. Какие-то надписи… Ка-ца… Нет. Ки-ца… Не выходит, ерунда одна получается.
Вздохнув, Ваш просто, неведомо зачем, положил найденную вещицу в карман. Оглядевшись еще раз, уже внимательнее всматриваясь в пейзаж, он заметил вдали, за деревьями, высокие дома – возможно, туда ему и надо. Может, срезать через лес?.. Всплывшее воспоминание об итальянских похождениях перечеркнула любую мысль, которая была связана с отступлением от тропы.
Уже остановившись по центру еще пустой площади, Ваш поднял глаза к небу. Ясное, утреннее... Прикрыв глаза, можно было насладиться такой прекрасной тишиной. Громкое цоканье обуви с каблучком в дребезги разломало всю атмосферу. Неприятный звук оборвался где-то позади, и, обернувшись, Цвингли увидел своего старого – лучше б он его не знал – «друга».
- Приветствую. Не ожидал тебя здесь увидеть, - вот кого-кого, а Родериха хотелось видеть в последнюю очередь. Да и что он сделал со своим голосом?
- Если пришел без дела, сразу уходи, - холодно и четко разделяя слова, проговорил Ваш.
- Ну почему же? Просто всё сложилось несколько… - какая странная австрийская привычка – не понимать произнесенных слов с первого раза!
Резко развернувшись, Швейцария твёрдым быстрым шагом отправился к входам на балконы, с которых открывался замечательный вид на уже заполнявшуюся народом площадку. Скоро состоится казнь.
Все приготовления уже были завершены: народ смотрит во все глаза, вот только не у всех в них радость – они были за восстание, осталось лишь привести приговор в исполнение, даже палач готов. Но тут, на близлежащее к эшафоту пространство выводят совсем не того, кого описывали, и казнить его, похоже, никто не собирается. Просто, связанного, садят на колени на десять метров дальше от палача, чтобы он наблюдал за казнью «с первых рядов». Над кем так решили поиздеваться?
Светлые, как и самого Швейцарии, волосы в полнейшем беспорядке, из разбитого лба течет кровь, а сгорбленная фигура заметно подрагивает. Но не это привлекло внимание, а горящий, решительный до смерти взгляд голубых глаз. По телу даже холодок пробежался, когда загадочный незнакомец поднял свой взор на Ваша. Но в гляделки Цвингли никому и ни за что не проиграет, прожигающий насквозь лазурный свет встретился с незыблемым и твёрдым, как щит, зелёным…
Что будет, если всепробивающее ядро врежется в непробиваемую стену?
…Только возвратившись в свой любимый рабочий кабинет, Швейцария узнает, что тот парнишка – и есть Германия.
***
Странно, прошло довольно-таки много времени, глупо сидеть обозленным на весь мир и сейчас. Или он только так может защитить свою точку зрения? Трудно же ему придётся.
***
Один из немецких правителей, в итоге, поглазев на бессмысленные прения двух стран, решил столкнуть их характерами. Он надеялся, что всё будет хорошо, и даже такие «упертые бараны» смогут найти компромисс. Что ж, поглядим.
***
Стоявшему у стен Марбургского дворца Вашу, не верилось – не хотелось верить – что он проведёт здесь три дня. С первого октября по третье.
Ну, в любом случае, он на столь «важных» переговорах не один. С ним Ульрих и его друг Эколампадий. Столько работы потом придётся разгребать! А финансы? В любой момент все может обрушиться! Тянущая боль проходит волнами по телу… Это все затеяно совершенно не к месту.
Вещей с собой было немного – маленькая сумка. Одежда да бумажки разные, кормят здесь.
Пока швейцарцы обосновались в неприлично больших комнатах, пока, встретившись, немного поболтали, пока разработали гениальную стратегию речевой атаки на завтра… Пришло время ужина.
Ваш даже не сразу соорентировался – голод давал о себе знать, но ужин обычно объявляла Лихтенштейн. Ох уж с этими болтунами и ход времени потеряешь…
Лежа в постели, Цвингли более чем всерьез вдруг задумался об объединении двух течений реформаторов. Неожиданно, но это так. Действительно, за сниженные, в случае успеха, цены (возможно и нулевые) можно закупать гуманитарную помощь с меньшими убытками. Да и взаимовыручка реформаторских движений в двух государствах… А-ах…
***
Следующее утро наступило внезапно. Пытались растолкать Ваша примерно чуть больше секунды. Ему бы хватило и одного лишь сигнала, дисциплина ведь есть, подскочил бы немедля. Просто человек, разносивший утром по комнатам холодную воду – для чего? – оказался не очень аккуратен…

Спустя час, в шесть часов, если быть точным, начали балаган.
Вся швейцарская команда уже была в сборе и сидела в назначенное время в назначенном месте. Запаздывали сами хозяева. Но тут же двери в просторную залу отворились и вошли несколько человек, среди которых был – надо же, какие люди, и без охраны! – северный сосед Швейцарии.
Теперь борьба пойдет не только взглядами и исписанной бумагой, а как на словах, так и на деле.
В этот раз, кстати, юнец выглядел гораздо лучше, чем при их первой встрече. Волосы не скатаны в кровяные грязные комки, а аккуратно причесаны; взор лазурных глаз спокойнее и горячий пыл в них прикрыт чистыми черными зрачками. Теперь Ваш смог с уверенностью сказать – выражение лица оппонента предельно серьезное, он тоже готов.
Ульрих и Мартин ступили за порог, уходя в другую залу, а Эколампадий, Ваш и Германия остались. Был ещё один – вёл протокол – но он неважен.
- Людвиг Байльшмидт, - кашлянув в кулак, представился этот зазнавшийся ребёнок. Ах да, они ведь так и не представились друг другу даже в письмах!
- Ваш Цвингли, - обмен приветственными кивками можно было считать за «у тебя ничего не выйдет». Кажется, Швейцарии это становится интересно.
Сначала - красочное вступление Людвига с речью о том, что у Ваша нет никакого единства веры, и он, соответственно не может заводить речь о истинных смыслах. Цвингли еле сдерживал ухмылки, так и рвущиеся наружу от таких заявлений, Эколампадий же просто отвернулся, но было видно, как он слегка подрагивает.
-…Я не хочу, чтобы мой народ думал, что я просто побоялся рот открыть. Открыто заявляю - между нами не было и нет никакого согласия! - громкий, ровный голос разнесся по всей зале.
- В пятнадцати пунктах из шестнадцати мы достигли полного согласия, - отчеканил ответ Ваш, - Остались лишь вопросы таинств, конкретнее – евхаристии.
- И что конкретно Вас интересует, Ваш Цвингли, - ясно прорезавшийся яд заставил чуть сжать кулаки. Швейцария поднял на оппонента непроницаемый тяжелый взгляд, но это не возымело эффекта.
- Почему Вы, Людвиг Байльшмидт, переводя книги, не учитывайте, что не всё нужно воспринимать буквально? Мне кажется, что телу Иисуса вовсе не обязательно быть заточенным в хлебе и вине… - Ваш старался говорить спокойно и немного мягко, как бы рассказывая душевнобольному о его проблемах.
- А какие-нибудь доказательства вашей правоты есть? – с вызовом перебил Людвиг. Ему уже просто надоело слушать этот геометрический бред. Он этого вдоволь начитался.
- Понимаешь, «есть» может переводиться как «значит». Даже с точки зрения естественного разума – одно тело не может находиться в двух разных местах, - пожалуй, Ваш перебрал с мягкостью в голосе – Людвиг выглядит злым. Смешно так.
- То есть, ты своими ухищренными ходами пытаешься убедить меня в своей правоте… - Людвиг уже начал.
- Они не ухищренные, - коротко вклинил Цвингли. Сейчас он выслушает длинный монолог…
- …Пытаешься мне неопровержимо доказать, что Тело Христово не может находиться в двух местах одновременно, приводя в аргументы еще и какой-то «естественный разум»!..
- Так точно.
- …Но я не спрашиваю о том, каким образом Христос является и Богом, и человеком и может объединять в Себе эти природы. Отсюда же идёт и то, что Бог способен на гораздо большее, чем все, что мы можем себе представить. Слову Божьему нужно беспрекословно верить и не перечить! А слова Господни звучат так: "Сие есть Тело Мое"…
- Двести раз уж слышал!
- … Эти слова я не могу понимать не так, как они звучат. Ты же хочешь доказать, что слова "Сие есть Тело Мое" не означают Тела Христова. Доводы разума я не хочу слушать. По отношению к таким ясным словам Писания, я не допускаю никаких вопросов. Я отклоняю какой бы то ни было разум и здравый человеческий рассудок. Земные доводы, геометрические аргументы я полностью отвергаю…
- Опять…
- …Бог возвышается над какой бы то ни было математикой, и словам Божьим можно лишь поражаться и поклоняться. А Бог повелел: "Примите, ядите; сие есть Тело Мое!" Поэтому прошу я привести неопровержимое доказательство из Писания, сводящее на нет это повеление!
Людвиг встал со стула и через стол потянулся к коробке с мелками посередине столешницы. Взяв один, он начал что-то царапать на тёмном столе. Ваш, переглянувшись с Иоганном, посмотрел на загадочные каракули.
- «Hoc est corpus meum»…
- Но также ведь употребляемое там «Плоть не пользует ни мало» - объясняет всё! - неожиданно вступил в игру Эколампадий, - Я говорю о средоточии веры. Христос воскрес — следовательно, Он не может быть в хлебе. Я не опровергаю власть Бога. Но нужно идти от "телесного" поедания к духовному вкушению. Наше мнение ни беспочвенно, ни безбожно; напротив, оно покоится на вере и на Писании. В Священном Писании там и сям встречаются образные выражения, в которых значение слов отличается от их буквального смысла. И вполне возможно, что и это выражение "Сие есть Тело Мое" столь же метафорично, как и выражения: "Иоанн есть Илия", "Я есть истинная виноградная Лоза", "Семя есть слово Божие".
Недоверчивым взглядом смерив Иоганна, Людвиг и сам привстал.
- Я не спорю – там есть метафоры! Но с чего вдруг именно здесь, - и Байльшмидт тыкнул пальцем в надпись на столе, - по-вашему метафора?
Эколампад начал распинаться перед этим дураком про всё на свете, но Вашу уже тоже надоело сидеть лишь так – украшением.
- Если бы Бог сказал мне прыгнуть с обрыва, я бы так и сделал, будучи в полной уверенности, что это безопасно! В таких случаях не спорят! – Людвиг начинал медленно вскипать, чем подначивал и раздраженного Ваша.
- Ну так и не спорь! – сорвалось с языка, - Что за глупые детские доводы «Если б мне сказали с обрыва прыгнуть!» - передразнивал Людвига Ваш, - Ты где ума-то набирался? Ах да, забыл я твоего старшего брата! Ну и не удивительно тогда, что ничего понять в книгах-то не можешь!
Людвиг, явно не ожидавший такого выпада, аж поперхнулся. Уж до кого угодно дело доходило, но до Гилберта еще ни разу.
А у Швейцарии ощущения были ещё круче. Последний на кого он кричал или повышал голос от злости – Австрия. Но то и не удивительно, на войнах не до эстетики. Но так сорваться, да на примиряющих-то переговорах, да по такой глупой причине, да на кого… Но, вопреки всему, Ваш даже начинал входить во вкус. Поздно жать на тормоза.
- Я бы попросил тебя заткнуться, дьявольский сектант! Зачем ты тогда вообще лезешь в святую веру, если тебе лишь до Гилберта докопаться надо?! Я ведь не раз сказал – вы – фанатики, и до Бога вам дела нет! – уже кричал младший Байльшмидт. Какая же, однако, веселая атмосфера. В глазах Ваша уже тоже начали полыхать огни. Фанатики, фанатики! Уперся рогом, как тупой козёл, и еще и мычит!
- Да что за ересь ты несешь?! Нет, чтобы просто, забив на это Причастие, объединить силы! Не в обиду будет сказано, но ты ведёшь себя, как малолетний умник! Ничего не знаешь, а пальцы в кипяток суёшь!! Я от своего мнения не отступлюсь, и тогда-то ты и запоешь по-другому! – сталь голоса уже не прорезалась, а рвала и метала остатки спокойствия.
- Войны хочешь?!
- Идиот, я говорю о сотрудничестве!
- Ты меня перекричать вздумал?! – когда-то цивилизованная дискуссия всё больше походила на базарную побранку, - Осудить? Предоставь это другим!.. Доказывать здесь свои слова должен ты!
- Сам бы сначала свои доказал!
- Ты плохой диалектик! Ничего не видишь дальше своего носа!
- Нет-нет-нет! Просто эта фраза сломала тебе шею!
- Слишком много на себя берешь! Шеи так просто не ломают, или забыл, где находишься?!
Сейчас две разозленные страны представляли крайне забавное зрелище. Раскрасневшийся и дрожащий Людвиг, опираясь руками о столешницу, стоял лицом к лицу, лоб о лоб с Вашем. Тяжело дышащий от переизбытка эмоций, Цвингли почти в плотную приблизился к заносчивому юнцу - обжигая тёплым дыханием чужие губы - чтобы собеседник его лучше слышал.
И почти дьявольским шепотом, с нескрываемым сарказмом, Ваш тихо проговорил:
- Увы и ах, ты же ведь совсем не знаешь значение этого выражения, маленький невежда. Извините! – отдалившись от распаленного немца, Швейцария приметил для себя, что сейчас он в на редкость хорошем распоряжении духа. Весь пар и за всё сразу выпустил. Германия, еще замерев так ненадолго, тоже поднялся и успокоился. Бывает же. Он ведь и сам так ни разу не срывался, только на сейчас и только на этого психа.
- Я думаю, не стоит всё воспринимать так серьезно, - нервно посмеиваясь, Иоганн надеялся хоть как-то разрядить обстановку, - Ой, и на обед уж пора!
Очень вовремя, ведь обе страны жутко проголодались на фоне эмоционального всплеска. И встретившиеся им по пути Мартин с Ульрихом выглядели очень утомленными.
Ели молча, единственное, не переставая играли в гляделки – всё тот же устремлённый к победе лазурный и безмятежный и непоколебимый зеленый.
После обеда совещание обещало продолжиться по новой, они рано или поздно должны придти к согласию.
Зашедши в ту же залу, только уже без сопровождения, оба государства сели на свои места за переговорным столом. Вот только у Швейцарии желания опять чесать языком совсем не было, и, уткнувшись носом в сложенные на столешнице руки, он мирно задремал.
Германия, сидящий рядом, пораженно застыл – не ожидал, признаться! Ему ведь говорили, что Швейцария тот еще параноик и никого к себе ближе, чем на метр не подпустит. Ну, много говорили, только не про того говорили похоже… или…. С ума сойти, да?
Осторожно наклонившись вперед, Людвиг тихонько потыкал пальцем Ваша в локоть.
- Эй, переломанная конфедерация, ты спишь? – Байльшмидт спрашивал шепотом, ведь если и действительно спит, то потом мало не покажется.
- Не клейся ко мне, раздробленное княжеское объединение, - такой же тихий ответ. Самое обидное для любой страны был намёк на её политическое разделение, но, кажется, этим двоим совсем всё равно.
- А у тебя родственники есть? - тихая беседа продолжается. Религиозные темы, конечно, важны, но ведь нужно и отдыхать. А в Людвиге внезапно проснулось какое-то детское любопытство.
- Не твоё собачье дело, - почти нежно произнёс Ваш, и поднял голову с рук. С ним точно творится что-то странное. Довольно потянувшись до хруста в костях, Цвингли облегченно вздохнул, - А чего шепотом? Шифруемся?
- Да нет вроде, - сейчас такой обычный разговор. Германия говорит своим голосом, со своей интонацией, какую дала природа, не громко и приятно бархатисто. Ваш спокоен и размерен. Да и глаза встретившись не пытаются доказать теперь своё превосходство, а просто изучают соседа напротив.
Пусть Мартин и Ульрих обсуждают свои точки зрения, а здесь остановилось умиротворение.
У Германии, если убрать эту челку назад, то лицо станет слишком серьёзным. У Швейцарии немного островатый подбородок.
***
Если у Ваша не было до заточенных до автомата рефлексов, он умер бы еще 200 лет назад, как бы это не звучало. И сейчас эти отработанные привычки помогли ему проснуться, но – увы! – не спасти свою жизнь, ибо не от кого. Просто к нему в комнату в – о, Боже – час ночи пробрался Германия собственной персоной. Заметив на юноше немного измятую ночную сорочку, Ваш даже позавидовал чуток – отоспался видать.
- Мы же всё равно днём не договоримся, может сейчас тогда?
- Опять шифруемся? – тихая усмешка из-под подушки.
- Нет. Вылезай оттуда, - Людвиг дернул за край тряпичного мешка, которым Ваш закрылся с головой, едва завидев Байльшмидта. Не став дожидаться Цвингли, немец сел на пол рядом с кроватью.
- Хочешь прямо сейчас криков на весь дом? – всё-таки вылез Ваш и удивленно покосился на Германию, - Ты чего на полу расселся, на улице октябрь?
- А у тебя все предложения состоят из вопросов?
- А у тебя?
Усмехнувшись, Людвиг пересел на прикроватную тумбу, но, не выдержав тяжелого взгляда Швейцарии, переместился на кровать. Байльшмидт младший чувствовал, что ноги словно сами идут к этому швейцару, юг больше согласен с ним. И надо попытаться это хоть как-то изменить договорившись. Раскол не самая приятная вещь.
Ваш и сам сел на кровати, чтобы освободить больше места. Людвиг со свечкой в руках выглядел занятно, и когда он не расчесывал свои волосы до отделения каждой волосинки от другой, ему шло куда больше.
У Ваша было неоспоримое преимущество – одеяло. Тем временем, как Людвиг был лишь в этой самой сорочке до половины бедра, и теперь, вместе со свечой, пытался сесть, чтобы это и выглядело прилично, и самому удобно было. Пронаблюдав эти потуги пару минут, Цвингли просто вырвал свечу из рук Германии и поставил на тумбочку, а затем встал на кровати, взяв в руки края одеяла, и накинул его на плечи немца. Только вот незадача – Людвиг стоял на полу, а Ваш шагнул вперед на кровати, и, случайно, не заметив, где эта самая кровать кончается, шагнул просто мимо.
Это было сделано и правда не нарочно, но в итоге обе страны полетели на пол. Как же повезло Людвигу, что Ваш очень легкий, пусть и немного выше него. Возможно, Цвингли недооценил свой вес, поэтому ему пришлось признать свою вину, и аккуратно переложить несчастного Байльшмидта на кровать.
Сев рядов и вернув себе с пола одеяло, Ваш принялся ждать нормальных объяснений о цели пребывания в своей комнате ночью.
- Я же говорю: днём мы спорим, может, ночью тогда придём к согласию?
- Какое-то глупое оправдание…
- Во-первых, не глупое, во-вторых, не оправдание, - возмущенно прошептал Людвиг.
- Вперёд, - устало вздохнул Цвингли.
- Я всё о Причастии…
- Повторяю: Христос, как и мы, ограничен в пространстве.
- Да, знаю. Но ведь Бог может сделать так, что Тела Христова нет в таком-то места и, в то же время, Оно есть там... Это похоже на пример с ядром и скорлупой ореха. Ты постоянно стремишься говорить о Теле Христовом так, как будто изымаешь из хлеба, как такового, Тело, и оставляешь только мякину и прочие отбросы. Но слова Христа звучат совершенно по-иному.
- Эколампадий и я уже не раз признавали, что, несомненно, Бог может дать возможность какому-то телу быть в разных местах, но мы требуем доказать, что это происходит именно в Причастии. Ведь каждый раз, в Писании, Иисус в определенном месте, мы и должны построить теорию на нём.
- Сама его фраза «Сие есть Тело Мое» - вот то самое неопровержимое доказательство! Никто еще не опроверг! – Людвиг подскочил на постели, - Если так сказано в Писании, то я должен верить, что Тело Христово действительно там!
- «Там», «там», «там»… Ты ведь говоришь, что он может быть где угодно, но сам всегда говоришь «там», указывая на определенное место!
- Что? – Байльшмидт на мгновение впал в ступор, - Я просто говорил, даже не думал, что ты поставишь мне такие ловушки! – кажется, Людвиг снова начинал искрить. И когда они успели перейти на «ты»?
- Так думать надо, что говоришь! – довольно подцепил Ваш.
- Ты очень не честно играешь! Просто не в состоянии ничего доказать, вот и ловишь меня на глупостях!
- На глупостях… - грустно выдохнул Цвингли.
- Всё хватит! – как только у Швейцарии получается его выводить за считанные минуты? Германия резко подорвался на месте, и хотел было уйти, но был ловко перехвачен за запястье и снова возвращен на кровать. Вашу правда хотелось спать, поэтому его настроение было доброжелательным и он совсем не думал обижать Людвига.
- Прости, - не богато, конечно, но уже очень многое.
- Я всё равно не могу тебе поверить. Если там так написано, значит, Он есть внутри. Я не хочу ничего об этом знать! Бог пока ничего не уточнял, поэтому я могу остаться только при своем мнении!
- Не кричи! Опять начинаешь! «Не хочу ничего слышать!» Зачем приперся-то тогда?! – Цвингли уже наотрез отказывался понимать что к чему.
- Припёрся, чтобы обсудить! А с тобой никаких разговоров вести нельзя! Мошенник да полураспавшееся государство!
Не столько второе, сколько первое разозлило Ваша. Он всю жизнь работал честно, всю жизнь!
И тут Швейцария быстро приподнимается и, полулежа на Германии, складывает тому руки на шею.
- Еще одно слово, останешься без дыхания, - угрожающе протянул Цвингли.
И в тот же миг почувствовался сильный удар под дых. Никто не хотел оставаться без ответа. И как-то постепенно, вместе с перекатываниями по постели, у обоих через две минуты загорелся яркий огонь в глазах.
В какой-то момент, когда-то в конец уставший и раскрасневшийся Людвиг, распаленный небольшой потасовкой, расслабился, с восседавшим на нём Швейцарии, когда расстояние между губами было особенно мало, он совсем чуть-чуть подался вперед. Даже и никогда не подумал бы, что достанет.
Нежное, легкое прикосновение заставило Швейцарию недоуменно застыть, но уже через секунду очнуться. Когда уже третий раз мягкие губы отдалялись прочь, Ваш быстро перехватил их, медленно углубляя движение и придавливая Людвига к постели. Приглушенное тихое мычание и слабые попытки вырваться вскоре сошли на нет. Действуя сначала нежно и аккуратно, Ваш незаметно перешел на страстные и глубокие поцелуи.
Даже странам нужен кислород, что неминуемо огорчало, ведь ради вдоха приходилось отрываться от горячих, маняще приоткрытых губ. Цвингли, быстро вдохнув, припал теперь уже к шее, рискуя оставить на ней слишком яркие отметки, которые завтра будет нечем скрыть.
Людвиг, скорее для подтверждения, попытался дернуть прижатыми к кровати кистями рук. Бесполезно. Не каждая страна может удержать Байльшмидта, но Ваш удачно входил в список исключений. Действия Цвингли были приятны, но вот только сам Людвиг изначально пришел сюда уладить конфликт, а тут…
Но позже, решительно наплевав на всё, Байльшмидт расслабился под умелыми губами и руками.
Стянуть с себя и Людвига сорочки было нетрудно, да они, по сути, и являлись единственным предметом ночного гардероба. Вмиг становится тяжелей дышать, когда чужое разгоряченное тело прижимается так доверчиво…
***
- Я удивляюсь, что мы спорим о местонахождении, в то время как твердо установлено и признано всем христианским миром, что Бог может действовать за пределами пространства. Нам нужно бы подумать о путях, ведущих к единению. Но с твоим мнением я не могу согласиться.
Германия стоял в центре главной залы, подводя итоги, которых, благодаря чьей-то глупой настойчивости, не было. Дообеденное совещание обе страны благополучно проспали, и только когда уже следовало провожать гостей, выяснилось, что ни Мартин, ни Ульрих общего языка не нашли. И сам Людвиг был все еще уверен в исключительно своей правоте.
- Если Вас не переубедил приведенный нами текст, то нас не переубедило Ваше истолкование этого текста. Я предлагаю уже закончить, наконец, дебаты, - легко маневрировал Эколампадий.
- Вы все-таки ничего не доказали относительно предмета спора, привели только свидетельства своей совести.
- Нужно искать средства и пути достижения единства, - послышался голос из-за спины Байльшмидта.
- Я не знаю никакого иного средства, кроме того, что они должны славить Бога и веровать вместе с нами. Я хочу остаться при моей вере и буду в этом непоколебим.
- Мы не можем принять эту точку зрения, ведь и ты нашу принять не желаешь, - вполне убедительно для аргумента. В ответ Людвиг лишь тяжко вздохнул:
- Я поручаю Вас Господу и Его решению. Вам, господин Эколампадий, я говорю спасибо за то, что Вы так добросовестно изложили свою точку зрения — не жестко, а дружелюбно. Я благодарю также тебя, - обращаясь уже к Швейцарии, - господин Цвингли, хотя, может быть, ты был чрезмерно резок. Простите, пожалуйста, если я употребил по отношению к тебе грубые слова: ведь и я — только плоть и кровь.
- Ради Бога, сжальтесь над разрушающейся церковью! – всплеснул руками Иоганн.
- Я, конечно, тоже извиняюсь за резкость… в некоторых маневрах… - Ваш просто не смог не использовать такой удачный момент. Лицо Людвига нужно было видеть: яркое и четкое недоумение, алеющие кончики ушей и щеки, а полный досады взгляд негодующих небесных глаз медленно прожигал в тебе дыры, - Мне искренне хочется быть в дружеских отношениях с тобой.
- Молите Господа, чтобы Он привел вас к благоразумию! – рассерженно прикрикнул немец.
- Молите и Вы; Вам оно точно так же необходимо! – Иоганну уже нечего было терять.
- Всё хватит! Надоели! – Ваш уже устал от этих постоянных склок, ему и вчерашнего дня хватило, - Просто подводя итоги – к консенсусу не пришли, но не будем дальше отдалятся. Я уже говорил об этом, - Цвингли протянул на прощание руку Людвигу. Но тот даже и не подумал пожать её примиряющим жестом.
- У вас другой дух, нежели у нас.
Вот ведь..! Ну и ладно!
Коротко вздохнув, Ваш убрал руку, поклонился, и…
- Увидимся.
- Да.
…Вышел из залы. Все вещи уже были собраны в дорогу и стояли на улице, близ Иоганна. По пути что-то звякнуло позади, но Цвингли не обратил на это никакого внимания. Он возвращается домой.
…А впереди еще вторая каппельская война, смерть Ульриха, подавление Реформации на корню и новая Женева…
***
Прохаживаясь по своим постройкам в Марбурге, Людвиг любовался замечательным оконным орнаментом, как вдруг его взгляд зацепился за какой-то маленький предмет на полу. Прошагав через коридор, Байльшмидт задумчиво остановился. Маленький серебрянный кулон, когда-то подаренный братом, как оберег.
«Я думал, потерял его».

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра